Численность (согласно переписи 2020 г.): 26 313 человек

Места расселения: Республика Бурятия, Забайкальский край

Язык: семейский говор (разговорное наречие) русского языка

Религия: старообрядчество (беглопоповцы («ветковское согласие»), беспоповство)

Семейские как продукт колониальной политики

Происхождение и наименование субэтноса «семейские» имеет прямое отношение к «российской государственной геополитике, целью которой было закрепление России на восточных рубежах и хозяйственное освоение азиатских провинций. Переселение русских из Европейской России за Байкал имело добровольный и принудительный характер. Старообрядцы переводились в эти места семьями, вот почему за ними и закрепилось название «семейские». Они стали невольными участниками процесса колонизации Забайкалья».

Семейские привлекали внимание государственных деятелей по нескольким причинам. Во-первых, своим упорством и даже одержимостью в отстаивании религиозных взглядов: старообрядцы (или, до указа 1905 года о веротерпимости - раскольники) олицетворяли собой ту социальную группу, которая маркировала фундаментальный мировоззренческий разлом в религиозном (а затем и секулярном) российском обществе в результате церковной реформы 1653—1660-х гг. патриарха Никона и царя Алексея Михайловича. Примечательно, что церковная реформа совпала с началом европеизации и секуляризации московского уклада жизни и культуры вследствие начавшейся в 1654 году войны с Польшей. Именно поэтому она встретила сильное сопротивление со стороны сторонников старых обрядов. Олицетворяя собой «бунтовское начало» (клонящимися к «измене или бунту на государя»), старообрядцы были гонимыми на протяжении всей истории российского государства (от Московского царства до современной РФ). 

Парадоксальным образом, религиозными консерваторами в лице семейских стали представители как раз тех этносов, которые были в наибольшей степени европеизированы – поляками, беларусами и украинцами: старообрядцы-семейские были выселены из ныне беларусского города Ветки, который во времена раскола находился на территории Речи Посполитой у западных границ России.

Вторым не менее существенным фактором является новый курс колониальной политики правительства Екатерины II, нацеленный на колонизацию огромных незаселенных пространств на окраинах тогдашней Европейской России и в Сибири. Так как колонистов из центральной России для этой цели было недостаточно, то правительство обратилось к заграничному «колонизационному материалу» — к южным славянам, грекам, армянам, немцам, а также к русским старообрядцам, бежавшим ранее от религиозных преследований правительства заграницу, главным образом в Польшу. Екатерина II  и её правительство усмотрели в старообрядцах прекрасных колонистов, способных заниматься земледелием, производить хлеб и другие сельскохозяйственные продукты как раз там, где их больше всего не хватает. В год вступления на престол Екатерина II манифестом пригласила бежавших заграницу старообрядцев возвратиться в Россию и селиться в Приволжье и Сибири.

Будучи исконными земледельцами, они обладали такими чертами, как предприимчивость, трудолюбие, были отличными общинниками.  Если на западных границах в силу своего религиозного мировоззрения они являлись источником постоянного беспокойства, то в Забайкалье их энергию, упорство и сплочённость можно было переключить на формирование земледельческой культуры, которая оставалась крайне низкой в отдалённых и мало приспособленных для земледелия уголках России. Эта идея сработала: обладая большим сельскохозяйственным опытом, крепкой общинной сплоченностью и поразительным трудолюбием, уже через несколько лет старообрядцы заслужили достойное признание лучших земледельцев края. Они «камень сделали плодородным», – отозвался о них Иркутский губернатор Трескин.

Наконец, толчком к массовому переселению старообрядцев в Забайкалье стало ухудшение отношений России с Цинской империей в середине XVIII века. После того, как в 1752 году появился проект организации снабжения Камчатки и Охотска по реке Амур, и была создана (решением Сената от 28 декабря 1753 года) «Секретная Нерчинская экспедиция», призванная подготовить сплав по Амуру, обстановка на российско-китайской границе накалилась: сбежавший из Нерчинских заводов каторжник сообщил китайским властям, что русские готовятся захватить Амур. В 1757 году Селенгинский комендант Варфоломей Якоби составил проект организации защиты восточных границ России, согласно которому было предусмотрено увеличение численности войск на русско-китайской границе до 35 тысяч человек. Спустя 7 лет в Тобольске  начали формировать два ландмилицейских полка из «польских выведенцев», которые отправляли в Забайкалье к границе с империей Цин, а негодных для военной службы и старше 40 лет — в Селенгинский и Нерчинский уезды для обеспечения полков продовольствием.

Переселение семейских стало переломным в истории колонизации Прибайкалья. «Слабая до того времени колонизационная струя сменилась мощным потоком в виде переселения в Прибайкалье старообрядцев — "семейских", составивших в крае основное ядро пашенного крестьянства — одной из трех главных категорий местного населения (крестьяне, казаки, инородцы)».

Территория расселения, численность и этапы переселения

Территорию расселения семейских исследователи связывают с городом Ветка, находящимся в те времена на территории Речи Посполитой, а сегодня – Гомельской области Республики Беларусь. Историю появления семейских в Ветке связывают с правлением правления царевны Софьи Алексеевны (1657-1704), во время правления которой был прислан указ на имя черниговского архиерея и стародубского полковника о разборе и возвращении на места прежних поселений беглых стародубских старообрядцев.

В результате многие из них удалились за рубеж в польские владения и поселились недалеко от российской границы. Там они обратились мозырскому старосте магнату Казимиру Халецкому, владельцу родового поместья Хальчи, полученному его предком Павлом Мишковичем от князя Свидригайло в 1437 году. Халецкий разрешил старообрядцам селиться рядом с Халичами на реке Сож на острове под названием Ветка. Этот небольшой остров, всего около трёх километров в окружности, назван так по проливу, отделяющему остров и составляющему ветвь р. Сож. Первые старообрядцы на Ветке были беглецы из Стародубских старообрядческих поселений. Вся эта местность в XVII—XVIII столетиях находилась за российской границей, во владениях Речи Посполитой. За первыми поселенцами на Ветку потянулись многие другие. Вскоре остров стал тесен, и было построено и заселено около него четырнадцать слобод преимущественно между реками Сожем и Ипутью. К ним относились слободы Косецкая, Дубовый Лог, Попетевка, Марьина, Миличи, Красная, Костюкович, Буда, Крупец, Гродня, Нивка, Грибовка, Тарасовка, Спасовка. Эти слободы процветали подобно небольшим уездным городам. Под общим названием Ветка старообрядцы понимали не один одноимённый остров, а весь конгломерат заселённых ими в этом районе населённых пунктов. Во время расцвета Ветковского старообрядческого поселения численность жителей в нём достигало до сорока тысяч человек.

Благодаря тому, что Ветка стала метрополией поповщинского старообрядчества на неё потянулись многочисленные поселенцы, сюда стекались богатые пожертвования. Здесь даже появился некоторое время епископ некий Епифаний. Блеск и процветание Ветки обратили на неё внимание русского правительства. В 1733 году именным указом императрицы Анны Иоановны ветковцы приглашались возвратиться на места прежних своих поселений, в надежде на прощение правительства. Когда на это, как и на повторённое в следующем году приглашение ответа ветковцев не последовало, против них был послан отряд из пяти полков (Азовского драгунского, Стародубского и Черниговского, а также двух казацких) во главе с полковником Азовского полка Я.Г. Сытиным. В Россию было насильственно возвращено свыше 13 тыс. беглых крестьян-староверов. Раскольники получили от полковника позволение свою церковь переправить в Стародубщину, в слободу Святскую; но она затонула на Соже, а мелкие части её, перевезённые сухим путём, были сожжены молнией.

Через год или два после этого разгрома 1733 года Ветка возникла снова в прежнем виде и прежней численности населения. Опять была построена церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы, около церкви появилась мужская обитель, в которой приютилось более тысячи чернецов, не считая бельцов и непосвящённых, рядом был основан женский монастырь. Паны Халецкие покровительствовали поселенцам и пользовались, со своей стороны, их услугами.

При императрице Елизавете Петровны (1741-1761) вышел новый манифест, приглашавший ветковских беглецов возвратиться в Россию. Подобное приглашение было повторено при Петре Фёдоровиче (1761-1762) и Екатерина II (1762-1796), но результата они не имели. В итоге в 1764 году генерал-майору Я.В. Маслову было приказано с войском отправится на Ветку и вернуть в Россию беглецов силой. Маслов с двумя полками пришёл на Ветку и выслал в Россию около двадцати тысяч староверов. Эта операция продолжалась с 5 октября 1764 года до конца ноября 1766 года. Из пригодных к военной службе беглецов сформировали Томский (был расквартирован в Усть-Каменогорской крепости) и Селенгинский (был расквартирован в Селенгинске) пехотные полки, остальных отправили на поселение. Им было разрешено селиться в Астраханской, Оренбургской и Сибирской губерниях, а также в Валуйском уезде Белгородской губернии. Поселённых на Алтае и в Забайкалье старообрядцев из Ветки стали называть «поляками» или «семейскими».

До появления «Росписи Тарбагатайской Зосимо Савватиевской церкви прихожанам разных селений» считалось, что первые переселения семейских произошли не ранее 1765-1766 годов. Однако, после ее появления стало очевидно, что первая группа старообрядцев была выведена из Польши  и поселена в Тарбагатае ещё до середины 1760 х гг..  Как отмечают эксперты, «ранняя дата водворения старообрядцев не противоречит данным о более поздних переселениях, на которых настаивает ряд авторов. Следует признать, что переселение семейских — «польских колонистов» в Забайкалье проходило многоэтапно. Основные группы были поселены здесь в 1767 г., но и до этого времени, как свидетельствуют документы и исследования сибириеведов, имели место перемещения отдельных групп старообрядцев из Европейской России и из Польши.» (Болонев, 2008, 529) 

На основании всех данных можно с некоторыми оговорками и условностями выделить следующие этапы переселения:

• 1730-е гг. : «первый выгон» - в результате разгрома Ветки 40 000 старообрядцев были принудительно переселены в Восточную Сибирь. Однако лишь малая часть из них стали называться семейскими. Проф. Селищев так освещает это событие: "Выселение старообрядцев из Ветки и из близких к ней местностей было недобровольное". В доказательство этого тезиса профессор указывает на приведенный в книге С.В.Максимова "Сибирь и каторга" (ч. I, 353) рассказ Максимову о поселении в Забайкалье, а также сообщает следующие сведения: "Для добровольного исхода из Ветки, славной и богатой в то время, не было никаких оснований. В конце 17-го и в первой половине 18-го века в Стародубье, а затем Ветка представляли духовный центр старообрядчества, метрополию его. "Гонению в Великороссии на староверцы належащу, мнозии оставляюще свои отечества течаху во оная на Ветке прославляемая места". Сюда же и позднее стекались для поучения и молитвы старообрядцы Стародубья и Ветки было на очень высокой ступени. Но в 30-х гг. 18 века подвергается разгрому со стороны русских властей, желавших задушить цветущее сосредоточие старообрядства и выгнать ревнителей "древлего благочестия" в Россию. Известны выгонки 1735 и 1764 гг. "Дождалися мы жестокой зимы:
  Выгнали всех без всякой вины, —" Вспоминает духовный стих о разорении старообрядческого Лаврентьева монастыря близь Гомеля. В одну из таких выгонок попали и предки Алтайских и Забайкальских старообрядцев, часть из которых затем стала называться семейскими.
• 1762 г.: «относительно добровольное переселение» - в результате смягчения Петром III и Екатериной II отношения государства к раскольникам, с одной стороны, и создания позитивной мотивации, с другой (в 1762 году было отменено двойное налогообложение и объявлена религиозная амнистия, а в целях колонизации переселенцам в указанные губернии (в том числе и раскольникам) обещано освобождение от податей на шесть лет). 
• 1763-1764гг: «добровольно-принудительное переселение» или «второй разгром» - несколько переселений больших групп староверов в сопровождении государственных чинов, в основном в Забайкалье. Часть староверов переселилась добровольно, так как им были обещаны льготы, но гораздо более значительная часть (около 20 тысяч человек) – выселена насильственным путём (см. выше о рейде генерала Маслова). Среди переселенцев многие стали семейскими.
• 1765—1766гг.: «пополнение» - значительные партии семейских осели в разных точках Забайкалья, причём большая часть – в уже существующих деревнях, а меньшая – образовала новые населённые пункты. Согласно исповедной росписи, только в 1765 г. было поселено 824 человека «новопоселенных из поляков». Они расположились в селениях Тарбагатайская слобода, Куйтун, Куналей, Десятниково и Бернашево.
• 1767г.: «предпоследнее переселение» - основные группы старообрядцев осели в Забайкалье. 
• 1795г.: «последнее переселение» - после этой волны переселения поселения семейских уже практически не пополнялись. 

 

По данным «Росписи Тарбагатайской Зосимо-Савватиевской церкви прихожанам разных селений», «первоначально семейские были размещены в пяти селениях: Тарбагатайской слободе — будущий волостной центр, Куйтуне — одной из самых крупных деревень Забайкалья, Куналее, Десятниково и Бурнашево. Затем уже из этих деревень началось расселение их в другие места — Сундуринское (после за ним закрепится название Надеино), Жирим, Брянское, Пестерево и др.» (Болонев, 2008, 525) В Забайкалье наиболее крупными старообрядческими селами были: Бичура, Большой Канулей, Куйтун, Тарбагатай, Хонхолой, Никольское. Их население составляло от пяти до семи тысяч человек. Жителями Бичуры впоследствии были основаны и заселены деревни Мотня (Черемушки), Новосретенка, Покровка, Алташей, или Петропавловка и другие. Все они ныне находятся в Бичурском районе Бурятии. Жители большого Куналея основали и заселили села Вознесеновку, или Куналейский поселок на Селенге, частично Гашей в Мухоршибирском районе; куйтунцы основали Саратовку (Куйтунский поселок) на Селенге по Бичурскому тракту, Николаевский поселок (Спиртзавод), а в самом начале поселение за Байкалом, Новую Брянь в Заиграевском районе Бурятии и др. Жителями Тарбагатая заселены Кордон на Селенге, с. Ягодное в Селенгинском районе. Переселенцы из этих же сел основали и заселили ряд деревень и селений в Читинской области (Беклемешево, Баду), а также основали ряд поселений на Амуре и в Приморье.

Население старообрядческих сел стремительно росло: за 70 лет жизни за Байкалом оно увеличилось более чем в 4 раза. По четвертой ревизии (1782 г.) староверов-мужчин, ссыльных и вывезенных из Польши, было 2328 человек, а душ обоего пола примерно 4400 человек. К середине XIX века семейские освоили все отведённые им близлежащие земли. В 1850 г. семейских насчитывалось уже 17880 человек, а в 1853 г. – 17827 душ обоего пола. Они проживали в основном в четырех волостях Верхнеудинского округа Тарбагатайской, Мухоршибирской, Куналейской (ныне Бичурский район республики Бурятия) и Урлукской. В Западном Забайкалье они составляли 80% от общегубернского числа староверов и 57% от всего числа проживающих на этой территории крестьян. В этом же регионе находилось 2/3 всех поселений Забайкалья.

Численность семейских в СССР не указана в конкретных цифрах в доступных источниках. Однако, известно, что в 1930г. только на территории поселений старообрядцев  «первого выгона» (нынешней Республики Бурятия) насчитывалось до 55 тысяч человек. В 1989 году численность старообрядцев в России, по приблизительной оценке, составляла свыше 2 миллионов человек. Однако, семейские составляли уже незначительную часть этой группы, проживая в основном в Республике Бурятия. 

Сегодня потомки забайкальских старообрядцев проживают на территориях Тарбагатайского, Бичурского, Мухоршибирского и Заиграевского районов, а также в селах — Ново-Десятницкое (Кяхтинский район), Ягодное (Селенгинский район), Хасурта (Хоринский район), Леоновка и Вознесеновка (Кижингинский район), в городах Улан-Удэ, Гусиноозерск. Дисперсно они расселились по всей Республике Бурятия. По данным переписи населения 2020 года, численность семейских в России составляет 26 313 человек. Это количество включает в себя как собственно семейских, так и лиц, указавших свою принадлежность к этой этнографической группе. 

 

Религиозные верования, культура и быт

 

Религиозные верования

«Ветковское согласие» было доминирующим у семейских и являлось одним из ответвлений так называемого беглопоповства, разновидности старообрядчества, которое в целом принимало священство, поставленное в канонической Православной, но по тем или иным причинам перешло к старообрядцам (в терминологии старообрядцев, «бегствующее священство»). Это направление изначально не имело единого центра управления и было неоднородным, разделившись на несколько толков и согласий. Крупнейшими направлениями данного течения старообрядчества были диаконовское и перемазанское согласия. «Ветковское согласие» состояло в основном из старообрядцев, переселившихся в конце XVII века из Русского царства на остров Ветка на реке Сож (то есть в то время на территорию Речи Посполитой, которая сейчас входит в состав Гомельской области Беларуси). На протяжении почти ста лет Ветка была важнейшим центром беглопоповщины. 

Настоятелями и руководителями поселенцев были пришедшие из Стародубья попы Косьма и Стефан. Через десять лет после первого заселения Ветки туда пришёл иеромонах Иосаф. Он был дониконовского крещения, но неизвестно старого или нового рукоположения, поэтому сначала многие к нем отнеслись настороженно. Однако после смерти отца Косьмы ветковцы приняли Иосафа, как главного наставника и руководителя. Он убедил ветковских старообрядцев построить церковь, которая была освящена уже после его смерти, при его преемнике Феодосии. Это было важное событие в истории поповщинского старообрядчества в целом и хорошо сказалось на дальнейшей судьбе Ветки. Эта Ветковская церковь долгое время была у старообрядцев единственной. Ветка сделалась метрополией поповщинского старообрядчества. Ветковские монахи и священники разносили по всей России во все старообрядческие поселения дары, освящённые в этой церкви. Во всех поповщинских поселениях наставников и попов принимали по рекомендации Ветки, с благословения тамошнего настоятеля Феодосия, который был главою поповщины. 

После второго разгрома (1764), или, как выражаются стародубцы, «выгонки», Ветка утратила всякое значение в истории раскола. Главную роль в поповщине стало играть Стародубье. Ветковскую Покровскую деревянную церковь из упразднённой Покровско-Ветковской обители перевезли в Стародубье и при ней возник монастырь, который имел настолько сильную и устойчивую славу, что был назван «всей России лаврою».

У Ветковского согласия есть некоторые характерные черты по сравнению с другими поповщинскими согласиями. Настоятель их согласия о. Феодосий, чтобы избежать истощение запасов древнего миро, сам сварил новое из росного ладона, корицы, гвоздики и других благовоний. Ветковцы употребляют его в богослужениях, им помазывают младенцев и взрослых, переходящих к ним из официального православия.

Ещё одно отличие состоит в способе принятия приходящих от православной церкви мирян и священников. Сначала на Ветке, как в Стародубье, всех перекрещивали, а попов даже погружали в воду в облачении, чтобы они не лишились священного сана. Но позже процедура перекрещивания существенно упростилась. Приходящий от никонианской православной церкви священник, после предварительного приготовления постом и покаянием, являлся в церковь или в часовню в полном священническом облачении; там находилась купель с водою, кум и кума и старообрядческий поп. Последний совершает над первым весь чин крещения, но в воду не погружает, а обводит его вокруг купели и помазывает его миром, отворачивая и приподнимая для этого ризы, но отнюдь не снимая их, чтобы не снялось и самое священство.

Ветковское согласие было одним из самых толерантных и умеренных среди всех согласий старообрядчества: оно осуждало самосожжения, принимало иконы, написанные и иноверными мастерами, и не считало грехом общение с никонианами в пище и питье.

На втором месте по количеству семейских были беспоповцы разных согласий (больше всего федосеевцев и самокрещенцев). Белокриницкое согласие появилось у них в конце XIX века и к моменту революции насчитывало всего ок. 0,5 % семейских. Всего насчитывалось ок. 30 разных согласий. Скорее всего это связано с тем, что новых ссыльных староверов местные власти подселяли к представителям других направлений старообрядчества, чтобы те не могли создать сильные общины. В результате в одной деревне могло быть 3500 беглопоповцев, 500 федосеевцев, 80 самокрещенцев, 15 поморцев, 15 филипповцев и т.д. Сейчас среди семейских абсолютное большинство принадлежит к Русской Древлеправославной церкви (новозыбковское согласие, вышедшее из беглопоповщины). В г. Улан-Удэ находится митрополичья кафедра этой церкви, в разных районах Республики Бурятии и Забайкальского края несколько десятков храмов и десяток священнослужителей. Также есть несколько небольших общин Русской Православной старообрядческой церкви (белокриницкое согласие) и одна община Древлеправославной Поморской церкви (не зарегистрированная, включающая несколько семей).

 

Внешний вид и одежда 

Во многих работах разных авторов можно встретить отзывы о красоте семейских женщин, о силе и ловкости мужчин, о их хозяйственной хватке, о трудолюбии, о крепком укладе их быта и семейной жизни. Например, декабрист Андрей Розен, побывав в семейских селениях во время ссылки в Забайкалье в 1830 г., писал: «Избы и дома у них не только красивы углами, но и пирогами… а люди, а люди!.. Ну, право, все молодец к молодцу. Красавицы не хуже донских – рослые, белолицые, румяные… Все у них… показывало довольство, порядок, трудолюбие».

На новых местах эти дюжие люди, имея крепкие семьи, отличающиеся особой любовью к земле и неистощимым трудолюбием, проявили себя самым лучшим образом. Эти их достоинства имели первостепенное значение в освоении новых земель в Сибири и на Дальнем Востоке. 

Как известно, указ Петра I от 1722 года предписывал раскольникам носить «раскольничье платье»: «А раскольникам и бородачам, какого они звания не были, носить же указанное раскольничье платье, чтобы оные по тому во всех местах явны были, и ни под каким предлогом нигде прикрыться и от положенных за них денег минуть никак не могли… и в котором указе повелено носить им, раскольникам, старое платье, а именно: зипун со стоячим клеевым козырем, ферези и однорядку с лежачим ожерельем…» Последующие правители подтверждали указ Петра Великого. Это видно из постановлений правительства 1746 года и известного Манифеста от 14 декабря 1762 года, в котором императрица Екатерина II обещала, приглашая беглых старообрядцев вернуться из-за рубежа в Россию, что «как в бритье бород, так и в ношении указанного платья никакого принуждения им чинено не будет…» Эти постановления, несомненно, способствовали сохранению у старообрядцев старорусской одежды XVI –XVII вв.

М. Грулев писал так об одежде семейских: «как мужчины, так и женщины, носят суконный сарафан, который называется шинелью (точнее, называют словом «шамель»), а попроще – озям, нанковый халат; для постоянной носки служит куртик и шойдонник – короткий кафтан из сукна собственного изделия; головным убором у мужчин служит войлочная шапка, называемая колпаком, также четырехугольная шапка и чабак – шапка с наушниками; обувью служат партни или маризни, имеющие вид башмачков без подошв. Женщины до замужества носят в виде головного убора повязку с рясами, то есть нитками, нанизанными бусами; у замужних важную часть костюма составляет кичка, имеющая вид кокошника; затем необходимой принадлежностью как замужних, так и девиц служат различные монисты, чарки с подборами – на ногах и кольца, перстни на руках».

Исследователь Дедлов, путешествовавший по Забайкалью в 1896 г. писал о семейских так: «Бабы – образец чистоплотности и опрятности, ходят в старинных сарафанах и с кокошниками и шлыками на голове. В будни на голове чалма из большого платка, несколько сдвинутая на затылок, с большим узлом над лбом. Эта чалма, вероятно, вынесена из Польши. В XV в. чалму носили польские дамы высших классов. Такую чалму вы можете встретить и теперь в каком-нибудь глухом еврейском местечке на самой старой жидовке. Среди семейских в Забайкалье чалма – непременный головной убор староверок. Великолепные люди, архаичные, сохранившие и наружность, и темперамент, и характер, и костюмы в том виде, какими они были на Руси двести лет тому назад».

Костюм старообрядцев был богат и красочен: он удивлял путешественников. Ядринцев пишет: «Костюмы раскольников очень ярки, женщины в ярких сарафанах, на головах платки в виде чалмы, у мужчин есть шапки с красным верхом, парни любят вышитые рубашки, бисерные цепи на вороте, иные обшивают сапоги для щегольства бахромой. У женщин старинные лисьи шубки с двумя лентами, идущими от воротника» Н.А. Некрасов о семейской женщине тоже писал в поэме «Дедушка», что «В праздник на ней душегрейка – из соболей воротник».

Вот обычное описание одежды семейской женщины: «Кичка по очелью украшалась пояской – полоской ткани с поднизью из бисера и селезневыми перышками (они назывались кучери). Кокошник, составлявший праздничный убор, надевался поверх кички, соответствуя ей по форме; шили его с небольшим закругленным очельем. Позатыльник повязывали сзади на кичку под кокошник, шили его из бархата, шелка, украшали позументами или вышивали золотой нитью. Кокошник сплошь покрывали узором из серебряной или золотой нити или вышивали, оставляя просветы фона; делали их особые мастерицы… Поверх кокошника повязывался шелковый платок – атлас – или тонкая кашемировская шаль, причем так, чтобы было видно расшитое дно кокошника». Г.С.Маслова, крупный специалист по восточнославянской одежде, считает, что у семейских сохранились древнейшие русские головные уборы. Способ повязывания платков был разный: в селах Улан-Удэнского, Мухор-Шибирского, Бичурского районов тонкая большая шаль (или атлас) повязывалась по кичке в виде чалмы. Нередко дополнительно для тепла надевали платок по подбородку, завязывая концы на затылке. В Читинской области (Урлук, Кочон, Красный Чикой, Новосалия и др.) повязывали небольшой сложенный платок по очелью кокошника. Любопытно, что головные уборы русских имеют какую-то древнюю связь с птицами: это сохранено в их названиях (кокошник – от общеславянского кокошь – курица-наседка; сорока). Нет сомнения, что головной убор имел апотропейное значение, служил оберегом. В Улан-Удэ в краеведческом музее хранится головной убор, сделанный для семейской женщины целиком из шкурки селезня с перьями.

Дополнениями к костюму семейских являлись украшения: запонки в качестве застежек, янтарные бусы, бисерные украшения, украшения из перьев дикого селезня (пушки, кучери, «косички»), обычай украшать живыми, а иногда искусственными цветами головные уборы. Пояса служили им как неотъемлемая часть одежды и как оберег.

 

Праздники

О старообрядцах бытует мнение, как о великих тружениках и дремучих постниках, строго соблюдающих все старообрядческие установления, проводящих время в постоянном труде, молитве и посте. Но в литературе имеются совсем иные описания. «Дух веселонравия» у семейских отметил А. Мартос. А Н. Ушаров, в своей работе «Быт семейских», оставил живописное описание проведения праздника в семейском селении. Автор пишет: «Вся деревня высыпала на улицу отдыхать от шестидневных трудов… Народ кучками собрался на улице…У ворот девушки заплетают друг другу косы… Я завернул в переулок, тянущийся между огородами, и вышел к мосту, на самое место праздничной гулянки. На обоих берегах наворочены целые кучи, почти холмы соломы, вывезенной с гумен, а на кучах этих: лежат, сидят старики. Внизу у куч на мосту и по обе его стороны кружатся четыре хоровода – именно разноцветных, как они называются в одной песне. Перед вами то и дело мелькает, быстро сменяясь одно другим, десяток-другой свежих смеющихся лиц, которые кажутся еще лучше, еще красивее от оживляющего их удовольствия; быстро кружатся у вас в глазах красные, синее, голубые, зеленые ленты, сарафаны, халаты, повязки, монисты: и все это самого яркого цвета пестреет и движется под звуки какой-нибудь веселой живой песни, лихо подхватываемой десятками двумя звонких, свежих девичьих голосов во всю силу молодой и здоровой груди. Кругом на земле около огородного тына сидят другие девушки и тоже поют, но песни заунывные, протяжные… А там – улица полная народом… Мужики, бабы, старухи, пообедавши (спать они не вовремя не любят) и принарядившись, все высыпали и запели. Поют решительно все поголовно: старики поют, думая показать свою важность, начитанность или, лучше сказать, теша ею самих себя, притчу о блудном сыне. Поют мужики, хвативши добрую чарку душе на веселие, поют девушки, молодые парни, считающие себя большими, поют, наконец, и маленькие ребята, по очень простой потребности что-нибудь да болтать… Праздник охватил всю деревню: сегодня отдых, нет дела, нет заботы, – говорят семейские, – и гуляют от души нараспашку…». Так описал автор проведение Прокопьего дня.

Дальше Н. Ушаров сообщает, что праздничное гуляние семейских ограничивается строго одним днем, нет ни похмелья, нет загулов на 2-3 дня. «Завтра ни один человек не пойдет к кабаку. Завтра, в будни с раннего утра все на работе, а не работать в будни, то есть… когда есть работа, по-семейски точно такой же грех, как и работать в праздники». «Да и во время праздника, – заключает автор, – впрочем и безобразно пьяных не видно». Там же автор подробно и наглядно описывает яркость и многоцветье семейской праздничной одежды, что никак не укладывается в представления некоторых обывателей о строгости религиозных установлений, принятых в старообрядческом обществе.

 

«Культ чистоты»

Считается, что всем староверам был присущ культ чистоты. Это проявлялось в религиозной жизни и в быту, в отношении к пище и к посуде. Для всех старообрядцев общими были запреты в питании. Им, в силу религиозных воззрений, запрещалось принимать в пищу всякое животное с нераздвоенным копытом (конь); парных птиц (голубь, скворец, воробей, лебедь), давленину, то есть пойманную силками, тенетами и плахами птицу, диких животных (заяц, белка, барсук и др.). Запрещалось оставлять воду неприкрытой. Если посудинка с водой не имела крышки, то ее обязательно «закрывали» двумя лучинками, положив их крестом.

У старообрядцев запрещалось иметь общение с мирскими (инаковерующими) в «ядении, питии и любви». Для них имели особую посуду, которую хранили отдельно. Но если человек другой веры и другой национальности переходил или перекрещивался в старообрядчество, то всякие запреты общения с ним снимались. Он становился полноправным членом старообрядческого общества. Примерами этому утверждению служат многочисленные факты перехода бурят в старообрядчество. По переписи населения 1897 г. в Забайкальской области старообрядчество исповедовали 375 бурят обоего пола.

Запреты были вызваны, прежде всего, чисто гигиеническими соображениями. Не признавая официальной или научной медицины, они боялись получить какую-либо «прилипчивую» заразную болезнь от общения с неизвестным человеком, возможным табакуром, выпивохой или «нехристем». Так же строго они относились к использованию посуды в хозяйственных, бытовых и религиозных нуждах. Они подразделяли ее на чистую и нечистую. Чистое ведро, например, нельзя было вносить в баню. В банной бочке, ушате или шайке нельзя было хранить воду для питья. Ножом, которым резали хлеб, нельзя было резать мясо падали или обдирать павшее животное. Из реки можно пить только пригоршнями, а не ртом. У них была отдельная посуда для скромной и постной пищи. Посуду из-под скороми перед постом выжигали на огне, очищая скоромный дух.

Фольклор

Фольклор старообрядцев Забайкалья является составной частью русской фольклорной традиции. Однако культура семейских вызывает особый интерес, так как в ней сохранились и дошли до наших дней элементы культуры допетровской Руси. Ярче всего эти элементы проявляются в таких жанрах фольклора семейских, как обрядовая поэзия (календарная и семейно-бытовая), протяжная, или проголосная, песня и духовные стихи. Особенно широко в среде семейских до начала XX в. были распространены духовные стихи, являющиеся ярким проявлением народного православия. Очень любят семейские петь. В протяжных песнях особенно ярко раскрываются самобытные черты семейской песни – многоголосное исполнение и использование внутриголосовых распевов. Протяжная многоголосная песня – основное достояние фольклорной культуры семейских, их гордость, то, что они сохранили и пронесли сквозь века. И сегодня звучат старинные песни в семейских сёлах, и сегодня много среди семейских музыкально одаренных людей. Они поддерживают песенные традиции родных мест, сохраняют старинный репертуар, исполнительское мастерство своих предков.

Памятники письменности и книжности у семейских

Переселяясь за Байкал, старообрядцы, как самое святое, везли с собой иконы и древние фолианты. Рукописи и книги, изданные еще до раскола, имелись в каждой семье, бережно хранились и передавались из поколения в поколение. Семейные книжные собрания по мере возможности пополнялись. На территории Бурятии обнаружены подлинные шедевры: первопечатные издания Ивана Федорова, Петра Мстиславца и книги типографии Мамоничей, которые относятся к концу XVI века. Местной книжно-рукописной традиции около двухсот лет. Известны рукописные Евангелия, Апостолы, другие богослужебные книги. Распространены также крюковые певческие рукописи, сборники духовных стихов, многочисленные рукописные вопросно-ответные сочинения, полемические сборники. В Забайкалье выявлено много книжных старообрядческих собраний, владельцами которых были священники, уставщики, рядовые верующие. Они давали читать книги односельчанам и жителям других деревень. Это было обычным явлением: «Скорее солнце остановится, чем книга будет лежать на одном месте».

Староверы Сибири сохранили и многие памятники народной культуры и древнерусской письменности. Археографы, фольклористы, этнографы собрали у них замечательные материалы: древние книги и рукописи, предметы быта и обихода, образцы старинной одежды, найдены уникальные иконы. 

Народная медицина

Жизнь и здоровье в старообрядческих общинах поддерживались естественным путем, без особого вмешательства извне. Чистая, еще не затравленная природа, здоровый дух, чистая вода, свежая пища, работа не из-под палки, без понукания и стрессов, по своей воле и каждому по своей силе, запреты пить водку и курить табак – все это давало возможность поддерживать им свою крепость и свое здоровье долгие годы. Несмотря на то, что в каждом населенном пункте имелись больница или фельдшерский пункт и аптека, подчас люди (при длительных заболеваниях) в надежде на выздоровление прибегали к помощи лиц, владеющих даром исцеления с помощью трав, мазей, заклинаний.

Древо народной медицины семейских состоит из 3 ветвей. Одна из них выросла на почве народного наблюдения и опыта. Народ «на зубок» испробовал многие растения. Эта ветвь рациональная, стихийно-материалистическая, ее достижения и значение еще полностью не освоены научной практикой. Сюда же мы относим внушения – народную психотерапию.

Вторая ветвь – мистическая, иррациональная, связанная с верой в сверхъестественное существование духов, в колдовство, чародейство. Она включает в себя лечебную магию, с ее весьма древними ритуалами и лечебными процедурами.

Третья ветвь – фаталистическая, связанная крепкими нитями с божьей волей: все от бога, все в руках божьих, говорят ее сторонники.

Два последних ответвления непосредственно вытекают из незнания законов природы и связаны с верой в существование сверхъестественных сил. В практике народного врачевания часто эти направления переплетались. Наряду с рациональными использовались и мистические, иррациональные способы.

Архитектура

Самобытная культура семейских Забайкалья нашла достаточно полное отражение и в архитектуре. В ряду сибирских поселений живописные семейские села имеют особый «лик», узнаваемый даже неискушенным наблюдателем. Длинные многокилометровые улицы, повторяющие причудливые изгибы естественного ландшафта, застроенные добротно срубленными жилыми домами, обнесенными высокими заплотами, создают неповторимый колорит семейского поселения. Феномен архитектуры семейских Забайкалья невозможно объяснить одними только архитектурными формами или глубокими исторически сложившимися строительными традициями. В элементах декоративного убранства жилых домов – оконных наличниках, пропильных подзорах карнизов, рельефной резьбе зачастую узнается «почерк» городских мастеров или мастеров из близлежащих русских старожильческих и бурятских поселений. Шестистенные дома-связи, или пятистенки, так им полюбившиеся, повсеместно встречаются в сибирских деревнях и селах. Преобладающая часть семейских поселений сформировалась из русских старожильческих деревень, существовавших до их переселения. Но тем не менее архитектура семейских самобытна и узнаваема, обладает особыми, только им присущими качествами. И корни этой самобытности в особом духе и укладе жизни семейского населения.

В избах у забайкальских старообрядцев всегда чисто и опрятно. Пол застилается коврами - половиками, ранее посыпался песком. Особое место в избах занимал красный угол, в котором размещались иконы. Семейские бережно хранили и хранят их поныне, передавая их из поколения в поколение. Тут же на угловом столике стояла кадильница, лежали свечи, на стене висели «лестовки» (четки) и «подрушники» - подручники – сшитые из лоскутков четырехугольные подушечки, которыми пользовались при земных поклонах. Вправо и влево от божницы идут широкие деревянные лавки или расставлены стулья. Перед ними стоит обеденный стол. У стены, в стороне, обычно стоит столик, накрытый «базарской» скатертью, перед столиком висит зеркало, по обеим сторонам которого свешиваются концы «рушника» - полотенца.

В углу у входа стоит кровать, украшенная рисунками и резьбой. Над кроватью располагались высокие полати, на которых зимой спала большая часть семейства. В противоположном углу, как правило, находилась большая русская печь, опечек которой разрисовывался разными цветами и птицами. Излюбленный мотив росписи – распустившийся цветок с белыми или красными лепестками, с зелеными листьями, витыми побегами стеблей. Помещение перед печью – куть, часто отделялось «заборкой» – перегородкой из досок или занавеской. Между печью и боковой стеной было небольшое помещение – «запечка», где хранилась вся необходимая домашняя посуда. Перед печью расположен лаз в «подполье», где хранились соления и картошка. Подполье изнутри иногда было обито досками, в нем устраивались полки для посуды, и выкапывалась яма для овощей. В подполье также очень чисто и прибрано, на полках расставлена – «молостная» посуда в посты, «постная» в мясоед. Семейские не использовали в пост горшки, чугуны, сковороды и тарелки, которые были в обиходе в мясоед.

Вот как описывал роспись жилища старообрядцев Г.Н. Потанин: «Внутри избы русская битая печь, окрашенная в ярко белый цвет; ее подопечник, косяки, все брусья, а также дверные и оконные косяки и сами двери размалеваны разными красками; иногда фантазия маляра могла изобразить на двери целое дерево в банке, усеянное крупными розанами». Ряд интересных аналогичных описаний можно найти в работах Г.И. Охрименко, Н.И. Каплан, Е.А. Ащепкова, Е.Э. Бломквист, Л.М. Русаковой, Л.В. Живовой и др.

 

Старообрядцы и семейские в советский период: между протестом и адаптацией

Советский период стал самым большим модернизационным вызовом и самым страшным испытанием для староообрядцев в целом и семейских в особенности. Роль старообрядцев в революции 1917 года характеризуется особенным драматизмом и парадоксальностью: они стали проводниками и одновременно жертвами нового (советского) мира. Как известно, старообрядцы были одними из крупнейших инвесторов революционного движения в России начала XX века.

Такое позиционирование было обусловлено вопиющей диспропорцией между вкладом в развитие страны и социально-политическим статусом старообрядцев. Крупнейшими финансистами и промышленниками России конца 19-начала 20-го века являлись две группы граждан: патриотично настроенные старообрядцы – миллионеры и акционеры крупнейших международных компаний. Согласно официальной статистике, на их долю приходилось до 60% всех частных капиталов Российской Империи.

В то же время старообрядцы в юридическом отношении являлись, чуть ли не низшим классом общества Российском Империи из-за своих религиозных взглядов. Порой миллионер, владелец заводов или купец первой гильдии из старообрядцев имел меньше гражданских прав, чем последний рабочий с его же фабрики. Не удивительно, что такое положение дел не нравилось старообрядцам. Но изменить ситуацию можно было лишь, сменив правящую династию Романовых. И для этого старообрядцы сделали немало.

Например, в 1897 году старообрядцы основали в Замоскворечье «Пречистенские курсы», на которых «сознательным» рабочим бесплатно преподавали марксизм. Скоро помещения стало не хватать и старообрядцы Морозовы выделили 85 тысяч рублей на постройку новой просторной трехэтажной школы. При этом землю под марксистскую школу выделил руководитель городской думы старообрядец Гучков. В силу очень хороших (даже по европейским мерам) условий труда (9-часовой рабочий день, наличие общежитий, бесплатной медпомощи, займов, пенсий и др.)  рабочие фабрик и заводов, которыми владели старообрядцы, во всем поддерживали своих работодателей (в том числе в их революционных планах).

Примечательно, что революционные волнения в Москве в 1905 году были четко распределены по районам, где находились заводы старообрядцев. Работа на них не останавливалась, а делегатам на баррикады исправно выплачивалась зарплата. Волнения в районе Сокольнического и Рогожско-Симоновского района курировались Преображенской и Рогожской старообрядческими общинами. Самые многочисленные силы на борьбу с действующим режимом выделила фабрика старообрядца Мамонтова и мебельная фабрика старообрядца Шмита. Натиск правительственных войск на Бутырском валу сдерживали члены Рахмановской старообрядческой общины. 

Однако, с приходом советской власти стало понятно, что старообрядцы являются одним из главных врагов советской власти как наиболее яркие представители кулачества. Показательно в этой связи высказывание Н.К. Крупской в одной из её атеистических работ: «Борьба с кулачеством есть одновременно борьба со старообрядчеством». В свою очередь, протестное движение старообрядцев против советской власти стало одним из самых заметных и значимых среди всех представителей религиозных направлений. 

Именно поэтому сразу после революции 1917 года наметились две стратегии отношений старообрядцев с советской властью: стратегия самоотверженной борьбы на выживание и стратегия адаптации к новым советским порядкам.

 

Стратегия самоотверженной борьбы за выживание

Сразу после революции 1917 года старообрядцы активно включились в борьбу с представителями новой власти. Красноречивые факты этой борьбы приводит Б.П. Кутузов в своей книге «Феномен старообрядчества» (2011): «Так, ещё в 1918 году в Барнауле прошел съезд старообрядцев Белокриницкой Церкви, положивший начало созданию единого фронта сибирского старообрядчества против большевицкой диктатуры. Позднее был создан Центральный исполнительный комитет всех согласий старообрядчества для общего руководства в борьбе с революцией. Основной целью старообрядчества объявлялась борьба за возрождение «великой неделимой и независимой России». В Барнауле стал издаваться журнал «Сибирский старообрядец» с призывами к активной борьбе с революцией (серия статей на тему: «Почему необходимо бороться с большевиками»).

Старообрядцы Урала, Сибири и Дальнего Востока оказывали всяческую поддержку Белому движению. Между правительством Колчака и епископами Белокриницкой Церкви на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке был установлен тесный союз для борьбы с советской властью. В 1919 году старообрядческий съезд Пермской епархии обратился с призывом к Колчаку: «Да поможет вам Всевышний на избранном вами тернистом пути донести взятое бремя до сердца России – Москвы и очистить святыню русскую от коммунистической мерзости». В ответ правительство Колчака уравняло старообрядчество в правах с новообрядной Церковью. Старообрядческое духовенство было взято, как и новообрядное, на содержание правительства. Деятельность старообрядческих военных священников контролировалась тогда епископом Томско-Алтайской епархии Филаретом.

В 1919 году старообрядчеством проводилась активная работа среди молодежи через специальные кружки, целью которых было спасение России. Эти кружки в Томске, Омске, Тюмени, Новониколаевске, Екатеринбурге и других городах вербовали молодежь в армию Колчака. Старообрядчество Урала и Сибири являлось инициатором создания добровольческих крестоносных дружин. На грудь дружинникам нашивался белый восьмиконечный крест, чтобы объединить православных и старообрядцев, которые традиционно признают крест только восьмиконечный. В Омске на одном из собраний старообрядцев была образована специальная комиссия по организации старообрядческих дружин, которая выпустила воззвание к старообрядцам «брать в руки оружие и бить наемников красных, богоотступников, воров и убийц». В течение трех недель в Омске был сформирован и выступил на фронт батальон добровольческой старообрядческой дружины Святого Креста.

Такие же воинские части из старообрядцев были быстро организованы и в других городах Сибири. В Новониколаевске в сентябре 1919 года, по случаю организации крестоносных дружин, старообрядцы отслужили торжественный молебен, на котором епископ Филарет сказал слово «о даровании победы над богоотступниками-богохульниками большевиками». В день годовщины свержения в Сибири советской власти епископ Филарет в Новониколаевске участвовал в связанной с этой датой церемонии и провозгласил многолетия Верховному правителю и «сибирскому воинству». 

В глухой тайге старообрядческим диаконом Журавлевым еще до революции был основан скит Ново-Архангельский. В 1917 году Журавлев становится епископом Уральской епархии (Амфилохий), где им вскоре была выпущена брошюра антибольшевицкой направленности. В 1921 году епископ Амфилохий переехал в свой скит в Томском округе. Вместе с ним туда прибыли Ф.Е.Мельников, бывший представитель от старообрядческого духовенства в Сибирской областной думе, и Суворов, бывший редактор журнала «Сибирский старообрядец». Суворов из Барнаула привез в Томск типографское оборудование, которое на монастырских лошадях было отправлено в скит. Подпольная типография начала выпускать листовки с подписью «агитотдела сибирской боевой организации». 

Старообрядческий епископ Томско-Алтайской епархии Тихон снабжал скит бумагой и принимал участие в распространении листовок. Старообрядческие скиты-монастыри в горах и глухой тайге становились укрытием для многих участников Белого движения. Таков был, например, беспоповский Верх-Ашпанакский скит на Алтае, где, во время гражданской войны укрывалось, кроме белогвардейцев, большое количество хлеба и мануфактуры. Попечителями скита являлись богатые Бийские старообрядцы домовладельцы Завьялов, Мажаев («контрреволюционер»), крупный тобольский торговец Ваганов и другие. Вокруг этого скита было разбросано несколько мелких скитов, один из которых, как сообщает Долотов, содержал «кулак, имевший крупную пасеку». Другой из таких скитов содержался богатым алтайцем, «имевшим 28 дойных коров и два больших дома». Но главным был Верх-Ашпанакский скит, «центр всевозможной контрреволюционной агитации». В 1928 году этот скит был ликвидирован властями.

Старообрядцы Приамурья и Приморья выступали против красных партизан, снабжали белогвардейцев продовольствием. В Забайкалье старообрядцы-казаки поддерживали атамана Семенова, много староверов было в отрядах барона Унгера. Отряд Сапожникова в большинстве своем состоял из старообрядцев.

В 1920 году состоялся «контрреволюционный» съезд несоциальных организаций Дальнего Востока, в котором старообрядцы приняли самое активное участие. Выступивший на съезде старообрядческий представитель призвал всех верующих бороться с советской властью и требовал «начать движение к поруганным святыням Москвы и Киева». Старообрядчество содействовало победе белого движения в Приморье и образованию там 26 мая 1921 года Временного Приамурского правительства. Старообрядческое духовенство также активно поддержало и генерала Дидерикса в Приморье. В борьбе с новым режимом  старообрядчество долго не слагало оружия. Даже в 1929 году в журнале «Дальневосточный старообрядец», издававшемся особым отделом управления военно-морского ведомства, раздавались призывы к борьбе с большевизмом. Генералу Дидериксу старообрядцы преподнесли знамя с вышитым осмиконечным крестом и надписями «Сим победиши» и «С нами Бог», тем самым благословляя на борьбу с безбожной властью.» (Кутузов, 2011)

 

Стратегия адаптации к новым порядкам

Несмотря (или как раз в силу) активного сопротивления старообрядцев, советская власть в первые годы старалась использовать не только силу оружия, но и самые разные инструменты кооптации старообрядцев в построение нового, советского мира. Выход Совета Народных Комиссаров «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» от 23 января (5 февраля) 1918 года формально предоставлял церкви автономию, которой для традиционно отстраивающих горизонтальные институты старообрядцев было вполне достаточно. Первые годы советской власти – это время новой экономической политики, предполагающей ряд либеральных уступок, в том числе в религиозной сфере, которые были необходимы для запуска экономических реформ. Именно поэтому на государственном уровне отмечалось усиление риторики, направленной на привлечение симпатий старообрядчества к политике советской власти и новым формам коллективного хозяйствования (Сахарова, Сапожникова 2010). Более того, воззвание Наркомзема «К сектантам и старообрядцам, живущим в России и за границей» 1921 года провозглашало классовое родство старообрядцев и коммунистов: «Сектанты и старообрядцы России, принадлежащие по большей части к крестьянскому населению, имеют за собой нередко многовековый опыт общинной жизни. Мы знаем, что в России имеется много сект, приверженцы которых, согласно их учения, издавна стремятся к общинной, коммунистической жизни <…> Все те, кто боролся со старым миром, кто страдал от его тягот, – а сектанты и старообрядцы в их числе, – все должны быть участниками в творчестве новых форм жизни» (К сектантам… б. г.: 2).

Старообрядцы обладали огромной адаптационной силой и традиционно отличались гораздо большей независимостью по сравнению с другими православными группами. Староверы веками жили без централизованного руководства, управление же осуществлялось в рамках локальной группы – в каждой деревне своя вера и свой наставник, который во многом определял отношение к политике светской власти. Еще накануне Октябрьской революции исследователь истории старообрядчества В. Д. Бонч-Бруевич в качестве важной особенности старообрядчества отмечал стремление к конспиративности и тайной жизни (Бонч-Бруевич, 1908).

Таким образом, среди других православных они были самыми подготовленными к модернизационным процессам новой власти, то есть приспособленными к двойной жизни – в миру и в духовной сфере. Старообрядцы привыкли скрывать религиозную сторону жизни, а потому ограничения, вводимые советской властью в области религии, не вызывали такого ярого возмущения, как у представителей Русской православной церкви. Конечно, староверам в соответствии с новым законодательством нужно было регистрироваться, как и церковным общинам. В силу привычки они чаще просто игнорировали это, так как большую часть своей истории жили нелегально. Особой проблемой не стала и потеря по каким-либо причинам наставника (репрессии, смерть), так как эти функции мог в дальнейшем выполнять любой другой авторитетный член общины. Таким образом, модернизация государственной религиозной политики в первые годы советской власти лишь актуализировала необходимость выработки в старообрядческой среде новых подходов, обеспечивающих сохранение религиозных традиций, традиций быта и жизненного уклада в новых условиях.

Именно поэтому в первые годы советской власти исследователи фиксируют наличие адаптационного поведения в старообрядческой среде:

– популяризация идеи свободы совести и вероисповедания в новом Советском государстве;

– критика политики Российской империи в отношении старообрядцев;

– участие советских органов на местах в обеспечении функционирования моленных домов и религиозных служб в соответствии с новым демократическим законодательством;

– пропаганда демократической политики в отношении уважения религиозных чувств старообрядцев в новом Советском государстве. 

В русле адаптационного развития старообрядцы пристраивались к новому советскому законодательству (регистрация общин), сотрудничали с советской властью, входя в состав местной политической элиты, приобщаясь к светскому образованию (среднему и высшему). В экономический уклад внедрялись новые формы организации (коммуны, земельные общества, позднее колхозы), которые были релевантны общинным практикам старообрядцев.

При этом сохранялось и протестное поведение. Религиозная жизнь стала осуществляться более скрыто, хотя случались и открытые выступления против социально-экономических мероприятий советской власти, отказы от участия в новых формах экономической и политической жизни (выборы органов власти, служба в армии, работа в коммунах и земельных обществах, вступление в пионерию и комсомол, участие в медицинских общеобязательных профилактических мероприятиях и др.). Показателен в этом плане отчёт Вятгубчека от 1921г. о религиозных сектах в Вятской губернии: «Старообрядцы, по подразделению беспоповцы, в корне не согласны с политикой советской власти и программой РКП(б). На своих собраниях в моленных определенно агитируют против советской власти, а также усиленно агитируют среди масс за вступление к ним в объединения» (ГАКО. Ф. 382. Оп. 1. Д. 142. Л. 231).

Тем не менее, в первое десятилетие советской власти паритет между адаптационным развитием и протестным движением сохранялся в пользу адаптации к новым условиям: старообрядцы не хотели вступать в конфликт с новой властью и стремились сохранить веру предков в новых условиях, поддерживая демократичные начинания советской власти. Показательно в этом плане документально засвидетельствованное соглашение  жителей старообрядческой деревни Мокрый Майдан Сергачского уезда Нижегородской области с местным руководством, составленное на основании советского законодательства, официально оформленное и строго регламентирующее деятельность общины: 

«Обязуемся не допускать:

– политических собраний, враждебных советской власти;

– произнесения враждебных советской власти проповедей и речей;

– совершения набатных тревог для созыва населения с целью возбуждения его против советской власти». (ГАНО 2. Ф. 4117. Оп. 2. Д. 4. Л. 15) 

 

Коллективизация: нарушенное равновесие. Малетинское восстание

С 1929 года начались достаточно радикальные изменения в государственной политике, связанные с Постановлением Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров о религиозных объединениях и дополнениями к Конституции СССР 1924 года, которые провозглашали для верующих лишь «свободу религиозного вероисповедания», но на деле существенно ограничивали свободу вероисповедания, расширяя пространство свободы для атеистов – «свободу антирелигиозной пропаганды».  С этого времени начинается строгий учет старообрядческого населения. Так, под грифом «секретно-срочно» весной 1929 года в Арзамасском уезде Нижегородской области необходимо было «предоставить в 3-х дневный срок, по получению обязать всех руководителей религиозных общин доставить списки верующих в следующей форме: “наименование секты, место нахождения, фамилия, имя и отчество членов, возраст, образование, примечания”» (ГАНО 2. Ф. 452. Оп. 1. Д. 177. Л. 6).

Ответом на действия властей по коллективизации стала политика затягивания старообрядцами решения о вступлении в колхозы: с одной стороны, они демонстрировали согласие с политикой советской власти по колхозному строительству, с другой – затягивали процесс вступления в колхоз. Старообрядцы хитроумно оправдывали медлительность вступления в колхозы отсутствием инвентаря и выражали желание участвовать в массовой коллективизации (АОАУКО. Ф. 23. Оп. 8. Д. 10. Л. 48). Они стремились формировать руководство из своей среды, что обеспечивало сохранность традиционных устоев. Например, в деревне Рублево (по определению самих жителей – «деревне бедняков») раскулачиваний в полном смысле не было. Даже к 1938 году в деревне сохранились 6 единоличных хозяйств. Лишены избирательных прав были семьи, занимавшиеся торговлей, которые в 1930-е годы быстро переселились в крупные города, избегая раскулачивания. Старообрядческий по составу колхоз в деревне Рублево был самым развитым по сравнению с соседними деревнями. Эффективное ведение хозяйства сохранилась в период укрупнения колхозов (Грудцына 2015: 138; АОАУКО. Ф. 23. Оп. 1. Д. 7. Л. 14, 48, 72).

Однако, эти ухищрения срабатывали лишь на начальном этапе политики насильственной коллективизации. В дальнейшем стало всё более откровенным и брутальным насильственное создание колхозов, которое сопровождалось раскулачиванием середняков, жёсткой карательной политикой по отношению ко всем «отщепенцам», усилением налогового бремени и обнищанием деревни. Старообрядцы и особенно семейские оказывались на передовой процесса коллективизации сразу по двум основаниям: как самоотверженно верующие и как представители зажиточного крестьянства. Борьба с религией, принудительная урбанизация и коллективизация становились всё более разрушительными для мировоззрения, трудового этоса и уклада жизни старообрядцев. Это стало причиной многочисленных крестьянских восстаний.  Одним из самых крупных в Забайкалье, наиболее продолжительных и кровавых стало Малетинское восстание.

Считается, что инициаторами восстания были бывшие красные партизаны, поскольку на первом его этапе в ходу был лозунг «За Советскую власть без коммунистов!». Одним из таких партизанов был Максим Григорьевич Тюруханов, который в сентябре 1929 года вернулся из ссылки в Бечуру с вестью о том, что в силу всеобщего недовольства советской властью скоро ей придёт конец. Эта весть легла на благоприятную почву: у жителей сёл и деревень в округе активно производили экспроприацию сельхозпродукции и личной собственности.

«Помимо экономических причин недовольство Советской властью обосновывалось тем, что Малетинский район охватывал семейские сёла, население которых составляли потомки старообрядцев, которые хорошо известны своими религиозными убеждениями и не принимали «власть сатаны». В Бичуре, например, старообрядцами числилось до 90 % населения, примерно такое же соотношение было и в других сёлах района. В Малете в феврале 1930 года на собрании членов артели и коммуны было решено передать местную церковь на культурные нужды. Что и было сделано. Это не прибавило симпатий к коммунистам. Возмущение возрастало, постоянно слышались угрозы в отношении коммунистов-активистов, кто-то поджёг дом старшего милиционера С. П. Панькова в посёлке Красноярском. Обстреляли в Бичуре коммунаров Белых и чуть позже Ткачёва».

Постепенно восстание начало приобретать всё более организованный и системный характер: «в тогдашних Малетинском и Мухоршибирском районах были созданы повстанческие ячейки. Лозунги выдвигались следующие: «За собственность, свободную торговлю, хорошую землю, против отвода удобных земель колхозам». Главными задачами ставились: «Добиваться вольной торговли, чтобы не отбирали у мужиков хлеб». О перемене власти стали поговаривать перед раздачей окладных листов. В феврале 1930г. в Малете провели два тайных подготовительных совещания, где решались вопросы о вооружении повстанцев и о сроках выступления… 2 марта в 12 часов ночи восставшие заняли Малый Куналей. Ближе к утру на крыльце клуба были убиты Желтоухов П. А. — начальник милиции и народный следователь Мошин Ф. И., затем произошла расправа с учителем Волковым, красноармейцами Конечных, Смолиным, членом партии, коммунаром Син-Чином… Заняв села Малый Куналей, Поселье, Красный Яр и Буй, ядро повстанцев, состоявшее первоначально из 100—120 человек выросло до 600 человек. Вся эта масса была мобильна, передвигалась в основном на санях. Вооружены они были винтовками, гранатами, револьверами, шашками. Но у большинства были только охотничьи дробовики, а то и просто вилы, палки, топоры. По социальному составу это были крестьяне—старообрядцы. 25 участников носило 10 известных старообрядческих фамилий, отмеченных в данной местности ещё на январь 1795 года… Всего за время восстания в четырёх сёлах, захваченных повстанцами, было убито 26 человек. Расстрелы советского актива проводились открыто на улицах, по отношению к ним применялись самые издевательские приёмы».

Однако, спустя 4 месяца восстание было подавлено и за ним последовало суровое наказание. Согласно Постановлению ПП ОГПУ ДВК от 31 июля 1930 года 34 человека были приговорены к расстрелу (тут же двадцати трём заменили на 10 лет лагерей), а 115 человек приговорены к различным срокам заключения. Реабилитация жертв коллективизации, поднявших Малетинское восстание произошла спустя 69 лет благодаря указу ПВС СССР от 16 января 1989 года «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начала 50-х годов». Но даже она коснулась лишь менее половины человек, привлечённых по суду к ответственности за участие в Малетинском восстании.

Подводя итог советскому периоду отметим, что политика насильственной коллективизации стала разрушительной для жизненного уклада семейских. Их значительная часть была раскулачена и выслана из мест проживания дальше на север и восток СССР. В 1930—1940-е годы в Забайкалье было закрыто около 80 старообрядческих храмов и часовен.

В 1960-е годы прошла волна разрушения зданий, в которых раньше были старообрядческие церкви. К началу 1970-х в Забайкалье не осталось ни одной официально зарегистрированной старообрядческой общины. На тот момент действовала единственная старообрядческая церковь в селе Новый Заган Мухоршибирского района Бурятии.